Каталог статей

Чумазый мальчишка, преисполненный сознания собственного достоинства, с копной льняных волос, с небрежной походкой вразвалочку — таким он вошел в мир кино. Таким запомнился юным зрителям, увидевшим картину Станислава Говорухина "Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна". Уже тогда всем стало ясно, это не случайный и не залетный мальчишка, это свой и задержится в кино надолго.

Владислава Галкина образца 2003 года можно в полном смысле назвать рыцарем. Словно тот самый Гекльберри, но только выросший и возмужавший, он не утратил веры в добро и наивной уверенности, что в мире должна царить справедливость. Воин и защитник, охотник и следопыт, лицедей и фантазер, а еще и дальнобойщик…Мы встретились в кафе Дома кино. В это время в соседнем зале шло чествование очередного любимца публики. Всюду сновали возбужденные гости и участники развлекательной программы. Время от времени Владислава приветствовали какие-то люди, на что он вежливо, но сдержанно отвечал. Не любитель он шапочных знакомств и панибратства.

- Владислав, можно ли сказать, что участие в фильме "Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна" перевернуло вашу жизнь?
- Можно. Это был... взрыв сознания! Съемки шли целых восемь месяцев. Это такая романтика! Я вернулся домой в твердой уверенности, что теперь у меня отбоя не будет от приглашений на новые роли. И что же? А ничего, полная тишина. Я сидел и тупо смотрел на телефон. Мама отгоняла меня от аппарата, но я ничем не мог заниматься, а только ходил кругами вокруг него. Но однажды телефон зазвонил, и меня пригласили в картину Вали Горлова "Этот негодяй Сидоров".

- Какие из фильмов, сыгравших серьезную роль в актерской карьере, есть в вашей видеотеке?
- "Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна", "Абориген" Елены Николаевой. Это история про пацана из Сибири, который родился на реке и на этой же самой реке и погиб. Когда она снималась, мне было семнадцать лет. Это один из первых опытов в жанре социальной драмы. У картины была тяжелая судьба, она вышла в тот момент, когда высшему руководству было совершенно непонятно, что с ней делать: класть на полку или не класть. Да и вообще, никому не было понятно, кончилась эта пресловутая "полка" или нет. Кстати, недавно картину показывали по телевизору. В моей актерской карьере, как вы говорите, это было очень взрослое и серьезное кино. Хотя это вовсе не карьера, это просто моя жизнь. Между этими определениями — большая разница. Я никогда не относился к работе как к карьере, я всегда дышал кино, жил им.

- Что вы чувствуете, когда получаете награды?
- Никогда не верьте тем, кто на подобный вопрос вам ответит, что его это, дескать, не волнует. Вранье. Признание очень важно для артиста. Да и вообще, любой труд должен быть оценен. Меня это приводит в полный восторг. Будто возвращаются какие-то ощущения из детства, будоражащие и полузабытые, полные наивной, искренней радости. Так было, например, когда я получал "Золотого орла" из рук Екатерины Сергеевны Васильевой, моей крестной матери. Мы тогда действительно не знали, кто и что получит на этом конкурсе. Перекинулись парой слов с Андреем Мягковым. Он говорит: "Я голосую за тебя", а я ему: "А я за вас". Но когда я увидел выходящую на сцену Васильеву с таинственным конвертом в руках, то весь буквально затрепетал. Всколыхнулись воспоминания из детства: мы же с ее Митькой (сын Екатерины Васильевой. — Прим. авт.) совсем маленькими возились за кулисами театра, раскручивали и даже пару раз роняли декорации, а однажды даже сорвали спектакль… ну, конечно же, не по злому умыслу. И вот конверт раскрылся, и через несколько минут награда была в моих руках!
Нет, награды украшают жизнь артиста. Работаешь-работаешь до жаркого пота, а потом наступает минута, когда ты можешь надеть смокинг и в нем пойти на торжественную церемонию. А если тебе к тому же удастся подняться на сцену и получить награду — это просто здорово. Но награда cама по себе не несет в дальнейшем никакой смысловой нагрузки и никак не может быть единственным мерилом проделанной работы.

- Почему вы не участвуете в западных проектах?
- Я действительно отказываюсь от приглашений в западные картины. Как правило, это вторые роли или эпизоды, но дело не в амбициях. Главное, что все предлагаемые роли — это, как правило, роли русских бандитов и мафиози. Мне мой организм не позволяет играть мерзавцев в импортном кино. И этого не будет никогда!

- Вы просто не хотите играть отрицательные образы или не желаете, чтобы западный зритель отождествлял всех россиян с такими героями, да еще и с вашим лицом?
- Изначально это эксплуатация сложившегося штампа. Мы часто слышим, что какой-нибудь наш звездный артист снимался на Западе, а потом видим и результат, от которого просто передергивает. Можно играть кого угодно, если позволяет материал и если этот образ можно наделить определенными качествами, суметь показать, что твой герой в любом случае личность. Я глубоко убежден, что не существует отрицательных и положительных персонажей. Не бывает абсолютного зла и абсолютного добра. И свою работу над ролью я строю, исходя из этих позиций. Для меня люди делятся на тех, кто способен исправлять свои ошибки и кто не способен этого делать. Есть, конечно, еще биологические маньяки, но их единицы. Человек есть человек, в каждом есть и светлое начало, и в то же время у каждого хранится свой скелет в шкафу.

- С какого момента вас начали приглашать на роли без проб?
- Давно. Существует, на мой взгляд, какая-то странная практика: уже "взрослых", сложившихся артистов "пробуют" на роль. Лично я не понимаю, для чего это делается. Есть проба грима, костюма. Впрочем, если будет мне интересна, допустим, какая-то возрастная роль, если в картине присутствует некий режиссерский поиск, то, может быть, и пойду на это.

- И даже если этот кто-нибудь будет представлять собой западного небожителя, вроде Питера Гринуэя?
- Питер Гринуэй не мой кумир. Пожалуй, есть только одна его картина, которая мне очень нравится, — "Контракт рисовальщика". А вообще, можете называть это патриотизмом, но я уверен в том, что в духовном отношении мы побогаче будем других, поинтереснее. Собственного материала, и литературного, и драматургического, и человеческого, у нас выше крыши. Зачем же нам стоять на задних лапах перед Гринуэем или еще кем-то? Чужое это все. И у меня нет желания участвовать в экспериментах западных мэтров, изображая метаморфозы их персонажей.

- То есть вы исключаете саму возможность адекватного использования российских артистов в западном кино?
- Абсолютно. Все равно это интонационная, пластическая эксплуатация типажа. Не равноценное существование, не личностное участие, а формальное, кукольное в большой степени. Работа на придуманный и навязываемый кем-то стереотип.

- Владислав, а не чувствуете ли вы, что у режиссеров, прессы, а вслед за ними и у зрителей по отношению к вам тоже складывается своего рода стереотип?
- Я далек от этой мысли. Прессе и режиссерам — карты в руки. Сейчас далеко не все, что снимается, попадает в прокат, да и прокат отечественный хоть и вышел из зачаточного состояния, но империей еще не стал. То, что наш прокат существует за счет западного кино, ни для кого не секрет. Но я-то волен принимать или не принимать те или иные предложения. Все в наших руках, каждый сам хозяин своего счастья. Так что эксплуатация меня как однопланового персонажа для меня нереальна. Что же касается восприятия зрителя, то, на мой взгляд, дело обстоит так: есть картины, которые звучат громче, а есть, которые звучат тише. А поскольку сегодня у телевидения гораздо более серьезные возможности, чем у кино, то телероли запоминаются лучше. Отсюда и стереотипы.

- Среди ваших персонажей много людей в форме…
- Не так уж и много. Из сорока картин, в которых на сегодняшний день я сыграл, людей в форме три-четыре человека. А потом, что такое человек в форме? Понятное дело, военный. И хочу сказать, что военные разные, и не форма здесь играет человека, а человек форму. Все мои герои — очень разные. Скажем, в картине "По ту сторону волков" речь идет не о человеке в форме, а об очень яркой личности. Или Таманцев, например, из фильма "В августе 44-го" — это уже иной образ. А в скором времени в списке моих киногероев появится и еще один человек в форме, и снова совершенно другой, своеобразный характер. Если же попытаться разобраться, почему в современных фильмах часто востребованы именно такие герои, то объяснение будет простым. Как правило, герои, облаченные в форму, представляют собой людей эмоциональных, энергичных и даже агрессивных. Ну а кто лучше: герой в форме или среднеполый унисекс? Этого и так много в нашей жизни, что становится, как мне кажется, штампом.

- Мне казалось, что артист всегда стремится сыграть нечто противоположное своей сущности, побывать в шкуре своего антипода. А вам?
- Мне — да, потому что от меня не убудет, если я сыграю подобную роль. В силу разных причин мне было бы интересно из такого посыла слепить цельный образ.

- Скажите, а почему вы отказались от участия в съемках продолжения картины "По ту сторону волков"?
- Все началось с того, что режиссер Владимир Иванович Хотиненко однажды мне сказал, что у него есть история, которая запускалась еще до дефолта. Я ведь учился у Хотиненко на режиссерском факультете. Мы были очень рады тому, что нам предстоит интересная работа, тогда и создали образ Высика и ту самую "волчью" историю, на мой взгляд, очень хорошую. "По ту сторону волков" — редкая по нашим временам картина. Во-первых, она снималась на пленку, во-вторых, это действительно высокохудожественное четырехсерийное кино. Подчеркиваю — кино, а не сериал. Было очень многое вместе с режиссером придумано, создано, выстрадано. А теперь, когда мне предлагают продолжение этой истории в тридцати шести сериях, по шесть дней на каждую, с другим режиссером, с другой актерской командой и все это на видео, то я понимаю, что будущая картина будет на порядок уступать тому, что сделали мы. Кроме того, я не имею морального права заниматься этим делом без Хотиненко, без него это будет просто другое кино.

- А если бы режиссером был Хотиненко, вы бы шагнули вновь в ту же реку?
- Безусловно. Для артиста очень важно доверять режиссеру, иначе артист сам начинает режиссерствовать, а это катастрофа.

- Значит, вы не разделяете мнения, что продолжение всегда хуже, чем первая часть?
- Есть немало примеров в мировой практике, когда продолжение было лучше, чем предыдущая версия. В данном случае я отказался от продолжения и уверен, что поступил правильно, потому что не считаю возможным обесценивать уже созданный образ.

- Вы способны по-зрительски, по-детски наивно поверить в истинность киноистории, в реальность своих персонажей?
- Существует такой занятный критерий, который относится и ко мне, и к коллегам. Обычно смотришь фильм и понимаешь, как он сделан. Но когда ты смотришь и не понимаешь, стало быть произошло нечто иррациональное, необъяснимое. Так было на съемках нового фильма о подводной лодке Владимира Хотиненко "72 метра". Когда снимали сцены после того, как лодка пошла на дно, на площадке происходило что-то необыкновенное, словно сюжет зажил своей собственной жизнью. Все пребывали в каком-то эйфорическом состоянии. На съемках было много молодых ребят-артистов, и они тоже находились под впечатлением происходящего. На какое-то время нам казалось, что все происходит с нами, происходит наяву, что лодка настоящая и что мы действительно на дне. Мой отец частенько говорит: "Степень одаренности артиста зависит от степени влюбленности в материал". Действительно, если во время съемок возникает момент смещения твоего внимания — все сразу рассыпается. Надо абсолютно верить в то, что ты делаешь. И тогда это приносит плоды глубочайшего удовлетворения.

- Музыку к новой картине написал Энио Морриконе?
- Да. Хотиненко в абсолютном восторге и от музыки, и от самого Морриконе. Хотиненко и Морриконе удивительно сдружились. Просто фантастика, какой между ними произошел контакт, как они друг друга поняли. Режиссер и композитор стали единомышленниками, что сказалось на качестве картины.

- А вам давали послушать музыку для настроя перед какими-то особенно сложными сценами?
- Чуть-чуть. Там был отличный настрой и без музыки...

- Картина уже закончена?
- Да, уже озвучена. А из тех картин с моим участием, которые готовятся к выходу, могу назвать четыре серии "Спецназа" (они появятся на экранах в сентябре-октябре), а еще многосерийную картину "Небо и земля".

- Словом, сегодня у вас все-таки больше телеролей?
- Пятьдесят на пятьдесят. Очень мало запусков в кино, и потом, в наше время частенько проекты осуществляются и в кино-, и в телеверсии. Сейчас, слава Богу, первый канал ТВ вышел в производстве своих фильмов на абсолютно жесткий режим съемок только на пленку. От этого и "картинка", и атмосфера, и вообще все совершенно другое. Другой свет, звук, изображение — качество на порядок выше, более организованное пространство на съемочной площадке. Это как бы телевизионное, но кино.

- Существуют ли в мировой драматургии образы или какие-то социальные типы, которые вы хотели бы сыграть?
- Хочу стать космонавтом и сыграть Гамлета, да? Нет, такого нет.

- Вы как зритель сентиментальны?
- Я очень сентиментален. Когда в первый раз смотрел "Последнего императора" Бертолуччи, проревел всю картину, ничего не мог с собой поделать, да и не хотел. Я открыт и достаточно честен с самим собой, и если картина меня трогает, я не стесняюсь своей реакции.

- В таком случае, какая из российских картин последних лет растрогала вас?
- Пожалуй, "Сибирский цирюльник", ничего более позднего я что-то не припомню. Я застал при жизни еще свою прабабушку Зинаиду, которая была княжной, княжной Смирновой. Она была очень строгой, просто невозможно строгой. Выкуривала в день по пачке "Беломора" и водочки выпивала изрядно. Кремень была бабушка. Закалка у нее была мощная, просто фантастическая. Дожила она до восьмидесяти с лишним лет и умерла только потому, что врачи допустили ошибку. Я был пытливым ребенком и много ее расспрашивал, и очень хорошо помню, что она мне рассказывала о прошлом. Когда смотрел "Сибирского цирюльника", казалось, что я все это узнавал. А из сделанного на телевидении впечатление оставил "Ледниковый период". В нем наконец-то расставили по своим местам преступников и представителей правопорядка. А то у нас еще совсем недавно представление о героях нашего времени начало смещаться в сторону криминалитета. Других российских картин я что-то не припомню.

- Может быть, "72 метра" станет таким фильмом?
- Я очень надеюсь на это. Даже почти в этом уверен.

- Как часто вы сталкиваетесь с неадекватной реакцией на свои роли?
- Один зритель после показа фильма "В августе 44-го" сказал мне: "Какое вы имеете право прославлять образ смершевцев, на руках которых столько крови?!" Или другая реакция на ту же ленту: "Что вы наделали! Мы вас теперь боимся!" А у меня до сих пор перед глазами показ этой картины 9 Мая в Питере. Принимали нас восторженно, старики плакали навзрыд, меня просто трясло. Ради того, чтобы услышать их стариковское "спасибо", поверьте, стоило жить и работать, создавать образы людей в форме.

- Говорят, мужчина должен сделать в жизни три вещи: посадить дерево, построить дом и воспитать сына… Как бы вы сформулировали программу действий для настоящего мужчины?
- Каждый мужчина должен сделать намного больше. Он должен все время созидать, приумножать, строить. Дом, семью, не важно что. Но мужчина должен быть строителем. Понятие "дом-крепость" относится не только к жилищу, где расположен твой семейный очаг. Крепость должна быть и внутри, в твоей душе, и чем она мощнее, тем больше ты пройдешь, тем на большее тебя хватит. И тем комфортнее будет людям, которые с тобой рядом, потому что у них будет защищенный тыл.

- И когда же случится дебют Галкина-режиссера?
- Всему свое время. Чтобы потом не переделывать, надо точно знать, когда следует начать. К тому же я, как почти любой много работающий человек, уникально ленив. У меня были возможности запустить картину, но я никогда не возьмусь за то, в чем не уверен на сто процентов. Я знаю, что придет время, когда я скажу себе: "Влад, пора, вперед!".